Рич ДеВос - Просто Рич: уроки жизни от одного из основателей Amway

Он ответил: «Не знаю. Может быть, месяц, может быть, неделя, или, может быть, мы найдем его завтра, но ожидание может затянуться и на полгода. Вы – последний в списке, после граждан Великобритании. Но я попрошу вас находиться не дальше чем в часе езды от госпиталя. Вы будете приезжать сюда раз в неделю для сдачи анализов и обследования, чтобы мы могли следить за вашим состоянием». После этого мы с Хелен каждый понедельник приходили в госпиталь на прием к назначенному мне кардиологу, который проводил обследование, объяснял, что говорят анализы, и занимался моим лечением. Обследование показало, что у меня очень низкое давление в правых отделах сердца. Это означало, что мне нужен был донор с сохранным правым желудочком. Началось ожидание. Я понимаю, что в это трудно поверить, но у нас с Хелен не было мрачных дней. Я немного ослаб за время ожидания, но мы все время чем-то занимали себя. К тому же с нами всегда был кто-то из детей – иногда с супругами и своими детьми.

Прошло пять месяцев, прежде чем рано утром в понедельник нам позвонили из госпиталя и предложили приехать на осмотр, так как, возможно, для меня нашлось подходящее сердце. Работавший со мной кардиолог узнал о женщине, поступившей в госпиталь на пересадку легких. У нее оказалась та же четвертая группа крови, к тому же болезнь ее легких была такова, что правые отделы сердца работали с большой нагрузкой и стали очень сильны. Врачи нашли донора легких и сердца для этой женщины, а это означало, что я смогу получить новое сердце. Дело в том, что легкие всегда пересаживают вместе с сердцем, так как это уменьшает вероятность отторжения. Значит, сердце этой женщины можно было пересадить мне, и она уже дала на это согласие. Мое время пришло. Трудно описать воодушевление, которое мы испытывали по дороге в госпиталь в то утро, когда нам сообщили, что для меня нашлось сердце. Нас обуревали смешанные чувства – облегчение, волнение, надежда и радость. В госпитале нам сказали: «Все готово. Сейчас мы поднимем вас в операционную и начнем готовить к операции».

Сначала мне сделали укол, видимо, успокаивающий, потому что я пришел в превосходное расположение духа и уже с нетерпением ждал операции. Помню, что, когда меня везли по коридору, я проехал мимо одного кардиолога, седые волосы которого торчали на голове космами. Я всегда подшучивал над ним, говоря, что ему надо подстричься. И на этот раз, когда меня везли мимо, я привстал на каталке и сказал: «Док, знаете, вам пора подстричься!» Хелен слышала, как на крышу госпиталя садился вертолет, доставивший легкие и сердце для моего донора. После этого ее подняли в операционную и стали готовить к операции, а в соседней операционной лежал я в ожидании своей. Позже мне сообщили, что ее сердце было вне тела только двадцать или тридцать минут до того, как оно оказалось у меня в груди, и это очень хорошо. Потом многие люди говорили мне: «Наверное, было очень тяжело ждать операции». Но мы с Хелен смотрели в будущее уверенно и с оптимизмом.

После окончания операции я очень быстро пришел в себя после анестезии и увидел, что рядом со мной сидят многие мои домочадцы. Сыновья помнят, что моими первыми словами были: «Слава Богу!» – и я стал молиться, благодаря за успешный исход операции. Я этого совсем не помню. Но, видимо, это была искренняя молитва, потому что, даже смутно поняв, что я жив, я первым делом поблагодарил Всевышнего. Остальные члены моей семьи в это время летели в Лондон, молясь, чтобы все было хорошо. Они приехали в госпиталь к концу операции. Вместе с детьми прилетел доктор Томатис. Не оставил меня и доктор Макнамара. Ему разрешили исследовать мое прежнее сердце, и он, осмотрев его, сказал: «Оно практически умерло. Не могу поверить, что вы с ним жили».

Самым неприятным стали уколы лекарств, предупреждающих отторжение. В первые дни дозы были очень большими, и у меня начались ночные кошмары. Однажды мне приснилось, что я пигмей и брожу по улицам Гранд-Рапидса и по берегу Гранда. В другом сне у меня не было ног. Я проснулся в холодном поту, сел и пощупал ноги, чтобы убедиться, что они на месте. Мало того, на следующее утро я попросил окружающих еще раз это проверить! В следующий раз я видел себя сидящим в картонной коробке, плывущей по морским волнам куда-то на север. У меня был с собой телефон, и я принялся кому-то звонить, крича, что меня отнесло от берега в Гольфстрим. Эти кошмары были так реалистичны, что сильно меня пугали. Я каждый вечер оттягивал момент отхода ко сну. Я садился в кресло-каталку и просил возить меня вокруг госпиталя, лишь бы не заснуть. Однажды, когда я лежал в кровати, пришел доктор Якуб. Увидев меня, он резко спросил: «Что вы делаете в кровати?» Я что-то ему ответил, наверное, что я устал или что-то в этом роде.

«Вставайте, – сказал врач. – Я сделал все, что мог, я использовал этот шанс. Вы были пациентом с высоким риском операции, но я пошел на этот риск, рассчитывая, что вы справитесь».

Я сказал: «Огромное спасибо».

Он посмотрел на меня: «Двигайтесь. У вас больше нет причин все время лежать. Отбросьте страх. Теперь вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Вставайте и ходите». Это был вызов, и получил я его очень кстати. Я все еще считал себя больным, но доктор решил убедить меня в том, что с новым сердцем я могу чувствовать себя здоровым человеком и делать все, что я хочу. Видимо, после двух недель пребывания в госпитале у меня началась небольшая депрессия, но после выговора доктора Якуба я понял, что пора бросить хандрить, встать и начать ходить. Его слова послужили для меня хорошим толчком. Потом меня начал мучить страх отторжения. Он стал просто навязчивым. Я боялся, что после всех этих мытарств, после долгого ожидания, после успешной операции мое тело отторгнет чужое сердце и все пойдет прахом. В ночь перед биопсией я не мог сомкнуть глаз. Я внимательно следил за тем, как врач извлекает из моей груди кусочек моего нового сердца.

– Что вы так внимательно смотрите? – спросил врач.

– Мне странно, что этот кусочек коричневый, а не красный, – ответил я.

Врач сказал: «На самом деле, главное, что он не белый. Если бы он был белым, это бы значило, что в нем нет кровообращения».

Сначала биопсию на отторжение делали раз в неделю, а потом раз в две недели. К счастью, реакция отторжения у меня так и не началась, но лекарства от него мне придется принимать до конца моих дней.

Харфилдский госпиталь был построен во время Первой мировой войны, сначала в нем находился туберкулезный санаторий. Госпиталь построен в виде извивающейся змеи. Ширина его корпуса – одна палата. Это сделано для улучшения вентиляции – чтобы воздух при проветривании попадал в окно фасада, а затем выходил в окно в противоположной стене. Когда в здание провели водопровод, туалеты поставили напротив палат, в коридоре, но мне казалось, что они расположены на расстоянии четырех сотен метров друг от друга. Как-то раз вскоре после операции я ковылял в туалет. Навстречу мне вышла женщина и спросила: «Это вам пересадили сердце во вторник?»